Вера Алтайская: эскиз к несостоявшейся биографии

Автор: Петр Багров

Вера Алтайская принадлежала к несчастному поколению советских киноактрис. Впрочем, какое из них было счастливым? Но этим девушкам, рождённым вскоре после революции, не повезло особенно. Появление звука, рост кинопроизводства в середине 1930-х гг. вызвали спрос на новые лица. И выросли как грибы актёрские школы при кинофабриках – почти при каждой крупной студии Союза. Студийцы взрослели на глазах у режиссёров, снимались в массовках, затем в эпизодах. К ним привыкли, на них уже писались роли. Все карты смешала война. Эвакуация, резкое сокращение производства: ролей не хватало и для признанных актрис – не только признанных, но и укоренившихся в штате. И недавние выпускницы отошли на вторые, третьи роли.

А темпланы всё сокращались, вскоре после войны началось сталинское «малокартинье», к 1951 году число фильмов достигло пороговой точки: двадцать картин в год по всему Советскому Союзу. В «оттепель» всё возродилось. Но предвоенным девочкам было уже под сорок. И новые лица пришли им на смену.

Состоялись, в первую очередь, актрисы с театральным образованием. Они возвращались на сцену, затем вновь снимались и, таким образом, всегда оставались на плаву. Наиболее яркие примеры – Людмила Целиковская и Валентина Серова. Но и они не сыграли десятой доли того, что ожидалось. Да, имена их помнят и сегодня, но много ли осталось действительно интересных работ? «Строгий юноша» и «Девушка с характером» у Серовой, «Антон Иванович сердится» и «Попрыгунья» у Целиковской, «Сердца четырёх», где снялись обе… Почти всё остальное – лишь перепев сыгранного ранее.

У Веры Алтайской не осталось и этого. Имя забыто совершенно. В библиографических картотеках нет ни одной карточки, мемуаристы её не упоминают, не сохранился и личный архив – сгорел двадцать лет назад. Эта статья едва ли не первая.

Но, вот, лицо вспомнится, пожалуй, каждому. Целый паноптикум экзотических существ переиграла она в сказках Александра Роу: Тётушка-непогодушка в «Марье искуснице» (1959), Асырк в «Королевстве кривых зеркал» (1963), молодая Баба-Яга в «Огне, воде и медных трубах» (1967), Старушка-веселушка в «Варваре-красе, длинной косе» (1969). Она позволяла уродовать себя самым безбожным образом: комариные носы, вампирские зубы, пакля на голове – то огненно-рыжая, то зелёная. Лучшая и самая знаменитая в этом ряду – Мачеха из «Морозко» (1964). Здесь помнят не столько грим, сколько реплики, а это уже следующая ступень. Это Алтайская-мачеха, глядя на дочь с размалёванными щеками-яблоками (Инну Чурикову), в злобном восхищении произносит: «Прынцесса! Нет, не прынцесса… Королевна!».

Меж тем, Алтайская обладала одним из тех неправильных лиц, которые могут быть отталкивающе некрасивы или обворожительны – в зависимости от ракурса, освещения, настроения, в первую очередь. У неё были слегка раскосые глаза, выдающиеся скулы и нос, казавшийся тонким и аристократическим в профиль, и широким анфас. Фотографии в среднем неудачны. Зато в молодые годы на экране она порой казалась настоящей красавицей. И не только в молодые. Людмила Хитяева, снимавшаяся с ней в «Евдокии» (1961), вспоминает: «У неё были потрясающие ямочки, когда она хохотала. Тогда от неё глаз оторвать было нельзя».

Она мелькает во множестве фильмов 50-х – 70-х годов – как правило, второстепенных. Есть эпизоды и в заметных картинах – в «Анне на шее» (1954), «Гадюке» (1965). Но это картины заметные, а эпизоды-то проходные. Не из тех эпизодических ролей, что на несколько минут становятся главными. А могла она играть и такое – что видно, пожалуй, лишь по «Евдокии». В роли пьяницы-шантажистки Анны Шкапидар было где развернуться, и от себя Алтайская добавила многое. Но об этом после. Как правило же, играла она уборщиц, продавщиц, буфетчиц, медсестёр – роли «социально неблагополучные» и требующие лишь характерной узнаваемости.

Поначалу обещалось нечто совсем иное.

Веру Алтайскую заметили ещё в актёрской школе при «Мосфильме», куда она поступила в 1936 году. Училась на курсе у Михаила Тарханова – гениального мхатовского актёра, народного артиста СССР.

С одной стороны, звездой курса её никак не назовёшь. Дело не в том, что курс был неплохой – тут и Михаил Глузский, и Григорий Шпигель, и Валентина Караваева, и Наталья Гицерот. Но когда в 1940 году почти все двадцать пять выпускников были зачислены в штат «Мосфильма», Алтайская получила низший разряд – вторую группы третьей категории (вместе с ней там же оказался и Глузский – на сегодняшний день, самый знаменитый выпускник школы). С другой стороны, сниматься она начала сразу же. К моменту окончания школы на её счету было уже пять ролей. Из них две главные – правда, лишь в крохотных рекламных роликах: «Память дедушки» (1938) – о сдаче утиля – и «Бабушкин рецепт» (1939). Существовала тогда целая индустрия рекламных короткометражек. Вряд ли имели они отношение к высокому искусству (сейчас не проверишь: ни одной не сохранилось), но сниматься там не гнушались и такие артисты, как Янина Жеймо, Тамара Макарова, Зоя Фёдорова, Пётр Алейников, Николай Черкасов. Так что главная роль в такой вот «трёхминутке», как их называли, – совсем недурно для дебюта.

Впрочем, хотели её пробовать и на главную роль – в той самой «Девушке с характером», которая в итоге прославила Серову. Режиссёр Константин Юдин возмущался тем, как Алтайская отмахнулась от этой картины – даже заметку в газету написал: «На фотопробе ей “мешал” свет. Она капризно морила губки, не могла “собраться”, “войти в круг”. Не хотела сниматься в шляпе, так как это не соответствовало ее “внутреннему состоянию”. Наговорив кучу “мхатовских” терминов, она, наконец, удостоила группу тем, что позволила снять пару фотографий». Заключал он этот пассаж ехидно: «К счастью, дело до пробы на пленке не дошло», но это уже напоминает басню о лисе и винограде. Похоже, роль Алтайской сильно не понравилась.

Зато эпизоды попадались симпатичные. В «Светлом пути» (1940) Григория Александрова она играла Клаву, соседку главной героини (Любови Орловой) – кокетку и модницу. Пока Таня Морозова исступлённо училась ткацкому делу, Клава сооружала какую-то неведомую шляпку из простого берета и продуктовой сетки и с интонацией Кармен пела частушку:

«Мажу губы очень густо

И выщипываю бровь.

Ох, и хлопотное чувство

Эта самая любовь».

Появлялась она буквально на несколько секунд и в легендарной «Мечте» Михаила Ромма (1941). Играла элегантную молодую покупательницу, которой Лазарь Скороход, инженер и сын лавочницы, никак не может отвесить нужное количество приправ.

И уже с лёгкой руки Александрова и Ромма отправилась Алтайская в большое плавание.

Всё началось со «Свинопаса». Сказку Андерсена экранизировал Александр Мачерет для альманаха «Цветные киноновеллы» (1941). Средства выделялись на эксперименты с цветом, а руководство «Мосфильма» решило воспользоваться случаем и дать молодым артистам возможность показать себя. До наших дней дошла лишь чёрно-белая копия фильма, но даже в таком виде он хорош и неожидан. Алтайская сыграла в «Свинопасе» Принцессу, партнёром её был молодой вахтанговец Юрий Любимов – в будущем создатель Театра на Таганке. Фильм был условный: король читал современную газету, дождь поливал капризную принцессу из душа, волшебный горшочек играл «Итальянскую польку» Рахманинова. Условно играли и актёры: мило гримасничали и улыбались. Всерьёз существовала одна Алтайская. Вроде, и шло это наперекор общей стилистике, а, меж тем, работало. Быть может, потому, что Алтайская в роли сказочной принцессы была куда убедительнее большинства монархов из «большого», серьёзного кино. Те старались играть величие – и получалась патетика. В этой же принцессе главным было ощущение полной свободы, зиждившееся на непреодолимой дистанции с окружающим миром. Вряд ли ставила актриса какие-то серьёзные задачи, но и чистой интуицией здесь дело не ограничивается. Алтайская была человеком породистым – и по характеру, и по внешности. И по происхождению.

Про отца своего она ничего не знала – во всяком случае, в разговорах имя его не всплывало. Мать же происходила из старой дворянской семьи Чаплыгиных. Она преподавала музыку, а в голодные послереволюционные годы служила тапёршей в одном из петроградских кинотеатров. Отчимом Веры Владимировны был Константин Алтайский-Королёв – поэт, переводчик, очеркист. В 1937 году он был арестован и провёл в лагерях и ссылке в общей сложности семнадцать лет. Так что дистанции было откуда взяться.

Трудно сказать, что именно разглядел в Алтайской Юлий Райзман, но именно у него она сыграла ту роль, благодаря которой в первую очередь и осталась в памяти современников. На роли трёх подруг в «Машеньке» (1942) он позвал актрис с внешностью не слишком яркой. Одной (Дина Панкратова) и суждено было воплотить существо правильное и тусклое. В другой, Машеньке – её сыграла Валентина Караваева – сквозь шелуху провинциальной ограниченности и безликие комсомольские штампы постепенно просачивался тот неопределимый талант романтического восприятия повседневности, который был присущ лишь этому поколению, почти целиком выкошенному к концу 1940-х. Алтайская играла Веру – испорченную, хорошенькую, неправильную. Женственную на сто процентов и прежде всего. Неправильность эта очевидна, всеми подчёркивается и вызывает лишь ответную неприязнь ко всему правильному. Потому и начинает она от нечего делать флиртовать с инфантильным женихом своей безупречной подруги – чем, сама того не желая, расстраивает роман. И ведь ничего страшного в этой девушке нет. Просто в эпоху «великих строек» и «будущей войны» она живёт «частной» жизнью – и тем уже чужда. Снова дистанция. К слову сказать, работа эта регулярно подтверждает свою актуальность и точность. Мне на раз доводилось показывать «Машеньку» за последнее десятилетие: мужская часть аудитории неизменно встаёт на защиту Веры, в то время как женская недоуменно пожимает плечами, не без ревности.

Проводила ли сама Алтайская свою линию, или же режиссёры верно уловили, «о чём она играет», – но за «Машенькой» последовало ещё несколько вариаций на тему «частной жизни» и неизбежной дистанции с окружающим миром. В «Освобождённой земле» (1946), осторожной полукомедии запуганного Александра Медведкина, она сыграла милую и взбалмошную девицу, которая вместо того, чтобы со всеми восстанавливать разорённый колхоз, устраивает истерику и бежит на «ответственную должность» продавщицы сиропов в ларьке Райпищеторга. Мысли же её целиком заняты мужем, за которого она выскочила перед самой войной и которого ждёт с какой-то детской исступлённостью. Естественно, колхозники осуждают её, естественно, в конце концов, она робко возвращается в коллектив, но на протяжении всей картины «отщепенка» вызывает лишь сочувствие. А финальная встреча с мужем, которого она вырывает у матери (образцово-показательной колхозницы, отработавшей сыновние объятия по всем законам жанра) и не может вдоволь нацеловать, представляется абсолютно заслуженной наградой.

В «Большой земле» (1944) Сергея Герасимова персонаж Алтайской вновь противопоставляется стойкой и непогрешимой героине. На этот раз непогрешимую играет Тамара Макарова. Вот уж красавица бесспорная и несомненная, какой ракурс ни выбери – не то, что Алтайская. Но играет даже не плакат, а инструкцию. Анна, правильная жена, обещает ждать мужа – и ждёт его непоколебимо, попутно налаживая всеобщий быт в тылу. А Тося-Алтайская (имена-то какие несолидные: Тося, Клава, Танька…) всё посмеивается и щурит глаза. В проливной дождь под деловитым и спокойным руководством Анны все женщины размещают эвакуированных по квартирам, а Тося радуется дождю, бегает по лужам, отпускает шутливые комментарии. И ведь тоже берёт к себе в дом эвакуированных – вот в чём дело! Но само её желание не замечать войну, жить с мирным сознанием – опять же, «частной» жизнью – заслуживает, по мнению авторов картины… ну, если не осуждения, то сожаления. Потому достаётся на её долю несчастливый роман с бюрократом-хозяйственником, а вернувшийся в конце войны ухажёр – в прошлом шалопай и любитель выпить, а теперь герой – даже не замечает её. И стоит Тоня в стороне от радостной толпы и печально усмехается.

Самая интересная вариация «частного» характера – в картине Леонида Лукова «Это было в Донбассе» (1945). Фильм мог бы остаться в истории, не сделай Сергей Герасимов «Молодую гвардию» два года спустя – вещь куда более цельную и сильную. Подвиг комсомольского подполья у Герасимова тем сильнее, что замешан не только на энтузиазме, но и на страхе – это отчётливее всех играет Инна Макарова в роли Любки Шевцовой (кстати, вряд ли случайно, что в одноимённом спектакле Театра-студии киноактёра Макарову дублировала именно Алтайская). «Это было в Донбассе» – картина куда менее психологичная, куда бравурнее. Страх же – одна за всех – играет Вера Алтайская. Пока главная героиня Лена Логинова с кукольным пафосом взывает к сознательности и народной мести (трудно было подобрать менее подходящую кандидатуру на это роль, чем Татьяна Окуневская), Маруся-Алтайская ёжится под старым пуховым платком, прислушивается к шагам и, бесстрастной скороговоркой перечисляя имена погибших товарищей, вдруг спрашивает с леденяще обыденной интонацией: «Почему я тебе всё это рассказываю? Я же ведь не знаю, кто ты, откуда ты пришла». Наверное, никаких аналогий с советской действительностью авторы не подразумевали, но, зная биографию Алтайской, как избежать этих аналогий?

Вот, собственно, и всё. После «Освобождённой земли» имя Веры Алтайской почти десять лет не появляется в титрах. Но ведь и «Цветные киноновеллы», и «Большая земля», и «Освобождённая земля», и «Это было в Донбассе» событиями в кинематографической жизни не стали, и зрительский успех имели весьма скромный, справедливо или нет – отдельный разговор. Из картин с молодой Алтайской прозвучала одна только «Машенька». По этому фильму её и запомнили.

Мелькнула в её биографии ещё одна лента, оставшаяся на все времена, – «Золушка» (1947) Надежды Кошеверовой и Михаила Шапиро. Алтайскую утвердили на роль Анны, «нехорошей» сестры, чуть было не женившей на себе принца. Вторую сестру играла Елена Юнгер – актриса «западная», аристократическая. «Хотя эти злые дочки должны были быть противными, они мне очень нравились, – вспоминала Наталья Леонидовна Трауберг, прекрасный переводчик, а тогда – просто дочь знаменитого режиссёра. – Я до сих пор вижу, какие они были прелестные. Действительно, какие-то героини Перро». Действительно, роль прямо для Алтайской. Но не сложилось. Она расходилась с мужем, актёром Алексеем Консовским, снимавшимся в роли Принца. Интеллигентные люди, они не хотели выносить сор из избы – и Алтайская отказалась от съёмок. Её роль досталась Юнгер, а на роль Юнгер, в свою очередь, взяли другую ленинградскую актрису Тамару Сезеневскую.

Вот тут и наступило «малокартинье». Количественный спад привёл к качественному. Фильмы выходили идеологически выдержанные. Где уж тут взяться неправильным, «частным» героиням! До середины 50-х Алтайская изредка снималась в бессловесных эпизодах, играла в театре – тоже нечасто. После перерыва сыграла в дебюте Станислава Ростоцкого «Земля и люди» (1955). Здесь она ещё моложава, столь же неправильна, но неправильность эта уже нарочита и назидательна. Тут она мещанка, жена рвача и колхозного ворюги. Да и зовут героиню Матильда Сидоровна – как можно всерьёз воспринимать такого персонажа?

И пошла череда эпизодов. Сперва жёны бюрократов, клиентки парикмахерских, секретарши. Затем понизили её до уборщиц и официанток. Потом возникли сказочные недотыкомки. Парадокс в том, что роли, по которым её помнят сегодня, отдачи не требовали. Не было в них актёрской индивидуальности – даже в Мачехе из «Морозко». У Алтайской был замечательный голос, редкий – одновременно высокий и густой. Она почти пела свои роли. Возраст и болезни, конечно, сказывались, но сам голос никуда не делся: это видно по работам на дубляже. В сказках же она предпочитала кряхтеть, шипеть и ворчать – постепенно перенося это и на «человеческие» роли. Как будто другая актриса пришла на смену той, из 1940-х.

Человеческая интонация – хоть и жуткая – слышна в «Евдокии». Здесь героиня Алтайской появляется в скромном беретике (действие происходит в 1930-е годы) и с застенчивой улыбкой просит алименты у женщины, которой некогда подбросила ребёнка. Получив отказ, она преображается: в суде произносит страстную речь, вооружившись пролетарской красной косынкой, и требует отсудить ребёнка у «домовладельцев»: «Как я есть женщина трудящая…». Говорит нагло и очень быстро – от страха.

Неожиданно возникла на этом фоне короткометражка «Анетта» (1966). Фильм поставил малоизвестный режиссёр Георгий Шмованов – потом он работал на телевидении. Алтайская сыграла главную роль, в первый и последний раз после «Свинопаса». Вроде, снова «социально неблагополучный» персонаж: корабельная повариха, бывшая беспризорница с татуировкой на плече. Но здесь уже был стержень – и не один. Экипаж судна Анетта покоряет не абстрактной «душевностью», а талантом. Вечером она сидит на палубе, одна, и играет на гитаре что-то неожиданно современное, печальное, почти джазовое. Лицо её не столько озарено вдохновением, сколько сосредоточено: это не стихийный дар, а работа. Редко доставались Алтайской безмолвные крупные планы. Здесь же на них построена почти вся картина. Повариха вступается за молоденького, интеллигентного и застенчивого старпома, над котором издевается бывалый матрос. Команда с упоением следит за их поединком, сочувствуя – вольно или невольно – сильному пролетарию. И вот, после череды крупных планов напряжённых, заинтересованных, улыбающихся лиц появляется опрокинутое лицо Анетты. Она даёт пощёчину обидчику, а затем собирает вещи и идёт прочь с корабля, всё ускоряя шаг.

Новелла получилась клочковатой, неуклюжей, но Алтайская показала, на что способна. Однако эта работа осталась незамеченной, и актриса вернулась к своим сказочным чудовищам.

Похоже, что работа у Роу была убежищем, не более. Там она свила гнездо, там её любили – и зрители, и товарищи. В целом же актёрская братия относилась к Алтайской отчуждённо – как и к героиням её ранних и лучших картин. Рассказывали про её злоязычие – весьма, впрочем, элегантное и остроумное, – про скандальность. Смаковали истории о запоях. Она, действительно, пила. Сейчас, кажется, только про это и вспоминают, сильно преувеличивая масштабы. О женском пьянстве у нас любят сплетничать; однако те немногие, с кем мне довелось разговаривать об Алтайской, об этой стороне вспоминают нехотя, и в интонации чувствуется не только горечь, но и почтительная дистанция. Точно и просто сформулировала Инна Макарова: «Она была хорошим человеком, а в театре это редко бывает». Да и скандальность была преувеличена – Алтайская никому и никогда не создавала сложностей. Разве что себе самой. Вспомните историю «Девушки с характером».

Никакого саморазрушения она не допустила. Она была человеком сильным, до конца отстаивала свою независимость. Но, вот, здоровье было разрушено, и умерла она, не дожив до шестидесяти – в 1978 году, за несколько дней до Нового года.

Жила Вера Алтайская другим. Например, стихами. Подружилась с Вячеславом Ребровым, молодым ассистентом художника на одной из сказок Роу, когда узнала, что тот хорошо знает поэзию. Сама она читала стихи много и хорошо. Никогда не делала этого со сцены – поэзия оставалась областью сокровенной. К стихам приучил её Консовский – не только актёр, но и замечательный мастер художественного слова. Он находился в вечном поиске новых поэтов – с юности, с 1930-х годов. Вот этой поэзией Алтайская и подпитывалась. Брак с Консовским давно расстроился, выросла дочка, а той, довоенной поэзии ей хватило до конца жизни. Остались, прежде всего, два имени – Заболоцкий и Асеев. И острее всего вспоминала она стихотворение уже зрелого Асеева, начала 1930-х:

…Я знаю всю тебя по пальчикам,

По прядке, где пробора грядка,

И сколько в жизни было мальчиков,

И как с теперешним несладко.

И часто за тебя мне боязно,

Что кто-нибудь ещё и кроме,

Такую тонкую у пояса,

Тебя возьмет и переломит,

И ты пойдёшь свой пыл раздаривать.

И станут гаснуть окна дома,

И станет повторенье старого

Тебе до ужаса знакомо…